Дмитрий Быков: правила школьной жизни

В марте 2019 года мы познакомили будущих учителей для России с Дмитрием Быковым — писателем, публицистом и литературным критиком.  А ещё Дмитрий Львович — один из самых известных учителей литературы в стране. «Школа омывает душу», — эту цитату своей матери он часто вспоминает, говоря о работе.

А мы собрали лучшие цитаты Дмитрия Львовича с этой встречи — о литературе в школе, об учительских страхах и победах, и, конечно, о смысле жизни.

О том, чему научили дети

Мои ученики в каком-то смысле научили меня внутренней свободе. Потому что я прожил всю жизнь с внушенным мне — сначала советским воспитанием, потом постсоветским воспитанием — ощущением, что я всем должен и всегда виноват.

Они живут без этого ощущения. Не знаю почему. «Никому я не должен и ни в чём не виноват» — и правильно. Чем больше я общаюсь с детьми, тем больше я это понимаю. Без общения с ними многие мои книги просто не были бы написаны.

И потом, очень многое начинаешь понимать, когда объясняешь. Если бы одна моя студентка не подсказала мне идею русского революционного метасюжета, я бы до неё вряд ли допёр. Тогда я сопоставил основные сюжеты и узлы — и в ужасе понял, что «Лолита» — это роман о русской революции. Я бы этого не понял без детей. Сейчас я об этом читаю целый лекционный курс. Но тогда это меня озарило, и озарило настолько, что я минут десять не мог продолжать.

И вообще, кто бы из нас без школы перечитывал бы классику, честно говоря? Как сказал Борис Слуцкий: самые интеллигентные люди — это девятиклассники и десятиклассники. Ими только что прочитаны классики и не забыты еще вполне. Это точно.

 

О современном поколении

Современное поколение — они талантливые, во-первых, и быстрые, во-вторых. Этого совершенно достаточно. Они довольно прагматичные ребята. Я не уверен в их гуманизме, но у них нет дурацкого, циничного, подлого стремления к постоянному доминированию; стремления, которое выдаёт глубокую закомплексованность. Они очень легко общаются поверх барьеров.

Мне трудно сходиться с людьми — а для них это совершенно не проблема. Может быть, это потому что они общаются по меньшему количеству параметров. Для меня очень важно было социальное происхождение, профессиональная принадлежность, а их это совершенно не интересует. Видимо, это школа интернетного общения, где вы видите не человека, а то, чем он хочет казаться.

 

О дисциплине на уроках

Учитель, который сталкивается с проблемой дисциплины на уроках, не является профессионалом. Это вечная проблема, понимаете? Если вы не умеете говорить так, чтобы вас слушали, вам надо выбрать другую, менее травматичную профессию.

 

О любви и патриотизме

Патриотизм и любовь к матери не имеют между собой ничего общего. Родина — это набор ценностей. Матери я многим обязан. Мать — конкретный человек, родина — абстракция. И не нужно всё время говорить о том, что родина и мать — одно и то же. Мать меня родила в муках. А родина от меня всё время что-то требует — и я всё время виноват. И что бы я ни сделал, пока я не умер — я долг не отдал. Мать меня любит, это я знаю. Относительно родины у меня сильные сомнения. 

Это опасное отождествление. Родина — не есть имманентность. Родина — не то, что мне дано; человек все-таки выбирает, где ему жить. А патриотизм — это прежде всего выяснение тех ценностей, которые вы для себя считаете родными.

Можно ли воспитать любовь к ценностям? Безусловно. Даже больше скажу: воспитание — это результат совместной работы. Этот тоннель роется с двух сторон: самовоспитание школьника и моё воспитание. 

Надо понимать, что аксиология, если речь идёт об учении о ценностях, к патриотизму имеет весьма косвенное отношение. Что делать человеку, чья родина вдруг вступает на путь агрессии? Как ему к этому относиться? Это сложная моральная проблема. Родина — это не снятие всех проблем. Точно так же, как война — это бегство от проблем, а не способ их снять.

 

Об учительском страхе

Я однажды своего 12-летнего сына спросил: «Андрюша, а чего это ты мне ничего не рассказываешь про школу? Ты меня боишься?», а он сказал: «Нет, это ты меня боишься». Я впервые с ужасом подумал, что щенок прав. Я его боюсь, потому что он меня переживёт, он меня в каком-то смысле закопает.

Сейчас я скажу важную вещь, лучше бы мы её сразу забыли… Общение с детьми — это раскрепощение ваших тайных страхов. Страх перед будущим — один и самых фундаментальных. Вы говорите с детьми больше всего о том, чего вы боитесь, о том, чего бы вы не хотели.

 

 

О педагогическом сообществе

Перефразирую Бродского: «Только с учителями я чувствую солидарность».

Я не чувствую солидарности с журналистским цехом — очень раздолбанным, очень некорпоративным и разорванным ещё в 90-е годы. Не чувствую ни малейшей солидарности с писательским цехом.

Но я с удовольствием принадлежу к цеху учителей, они меня не сдадут. И выпнуть меня из учителей очень трудно. Есть две вещи, из которых меня не выгонят — это садоводы (я страстный дачник) и учителя. Потому что, во-первых, нет желающих на мою кандидатуру. А во-вторых, когда в одной школе меня, как неблагонадёжного, решили убрать, то класс не явился на занятие.

 

О миссии учителя 

Набор знаний по предмету ребенку сейчас может дать айфон гораздо быстрее, чем мы. А моя цель — профессиональное воспитание интереса к жизни, к занятиям. Профессиональное воспитание мотивации.  

Теория Стругацких меня полностью удовлетворяет. Там три пункта. Первое: воспитание детей должно быть делом профессионалов, как и медицина. Второе: главное — не образование, а воспитание интереса. И третье: главное — это аксиологическое воспитание, внушение интереса к трём главным ценностям: любовь, дружба, творчество.

Совестью человека является его профессионализм. То есть моральные критерии легко смещаемы, заменяемы, как в вопросе о родине. Слишком легко идеологически оболванить человека. Одно вы не можете профанировать — профессию. Если человек профессионал, то он профессионал. И этого не собьёшь. Если он знает тексты, если он доказывает теоремы, если он способен прочитать коэффициенты химической реакции, то он не самоучка. Если он не знает, то это никаким моральным блеском компенсировать нельзя.

Я за то, чтобы человек был профессионалом. Я не за учителя-друга, не за учителя-брата, я за учителя-суперпрофи. Я за учителя из рассказа Стругацких «Злоумышленники».

 

Об учителях и родителях

Я считаю, что в школе надо проводить с восьми утра и до десяти вечера. Всё остальное время принадлежит родителям. Всё, что успеете — ваше.

 

О профессиональном выгорании

Знаете, Ямамото Цунэтомо, мой любимый автор, написавший книгу «Хагакурэ» (то есть «Сокрытое в листве»), был последовательным, очень опытным самураем. И он написал: «Жизнь слишком коротка, чтобы заниматься вещами, которые вам не нравятся».

Если мне надоедает преподавать, то я не преподаю. Если мне не хочется идти в класс, и я не иду. Но тут правда какая вещь — приходишь в школу больной, а уходишь — здоровый. Это же очень поднимает, это такой ионный душ. На меня это действует. Счастье от того, что я войду в комнату, где меня хотят видеть 30 человек — это большое счастье. 

 

О мотивации к чтению

Вернейший способ заставить детей что-то прочитать — это им это запретить. Я каждый год тупо повторяю «Не читайте Розанова, читайте Мережковского». На следующей неделе весь класс говорит цитатами из Розанова, а заставить прочитать Мережковского совершенно невозможно. 

 

О межпредметных связях

Я одно могу сказать точно: в прекрасной России будущего история, литература и история мировой культуры будут общим предметом. Рассматривать «Отцов и детей» в отрыве от реформ Александра II, в отрыве от контекста 1859 года, рассматривать Герцена в отрыве от 1863 года и от Польского восстания — это бред. Гуманитарная культура, история и религия — это общий предмет, это безусловно.

И вот разработкой такого курса я бы занялся с удовольствием. Потому что реформы Александра I в русской литературе 1810 годов, противостояние карамзинистов и шишковистов в контексте царствования Александра I — это интересно. Аракчеев в русской поэзии — безумно интересно! Или, скажем, политические воззрения Тютчева — богатая тема. А вот увязка этого с физикой — дело тёмное.

 

О профильном разделении

Я считаю, что начиная с 8-го класса профилированное обучение необходимо. Нужно глубоко изучать предмет. Кто хочет, как Гермиона Грейнджер, может ходить и туда и сюда, я не возражаю. Но кому этот нож острый, тот пусть, как Рон, интересуется своим.

 

О зарубежных практиках

Меня восхищает американская система, при которой учитель даёт детям доклады. То есть на американском уроке учитель почти не разговаривает, разговаривают назначенные им докладчики.

В американском классе, давая задание (чем сложнее, тем лучше), вы можете быть уверены, что оно будет выполнено. То есть школьник напьётся аддерола, напьётся энергетиков, две ночи не поспит, но сделает виртуозный доклад. В российском классе, давая задание, вы можете быть уверены, что оно не будет выполнено. Но причины этого будут так изобретательны и талантливы, что это будет стоить доклада.

 

О том, зачем нужна литература

Всё очень просто. Когда ты болен — зачем тебе антибиотики?

Литература — это концентрированный опыт жизни, это концентрированное лекарство. Литература существует для того, чтобы спасти тебя в жизненной ситуации.

Литература — это такая аптека для трудных, для больных. И если вы сумеете ребёнку объяснить, что он читает для своего блага, для своего здоровья, а не для отметки, тогда он будет читать. То есть пока вы им не объясните (и себе), что это ваш способ выживания, что это брошенный вам спасательный круг — то ничего не сработает.

 

О педагогической победе 

Для меня лично [педагогическая победа] — это когда ко мне приходил непонятный, одинокий, замученный человек и обнаруживал, что его непонятность происходит от таланта. Что у него есть талант, что у него есть призвание. Что он считался хулиганом, а оказалось, что он гениальный историк-реконструктор, или замечательный филолог.

Вот я получаю класс. Иногда я получаю его после плохого учителя — такое бывает. После учителя, который на них самоутверждался, который им доказывал, что они ничтожество, а он — пуп земли. Многие же в школу идут за самоутверждением, за гиперкомпенсацией, такие люди с ресентиментом. Вот я это наблюдал.

Вот сидит класс, блистательный, талантливый класс, который уверен, что всё, что они скажут, это глупость. И я задаю этому классу вопрос — как по-вашему, почему Достоевский так подробно, с массой физиологических подробностей описывает процесс убийства? С Камчатки раздаётся: «Да по приколу ему было».

Блестящий ответ! Абсолютно точно! Ему было по приколу! Замечательная формулировка. Это — педагогическая победа. Другой бы сказал — «вон из класса».

 

О том, кто должен быть учителем:

Литературу должен преподавать писатель, рисование — художник, физику — физик. Я за то, чтобы в школу широкой толпой хлынули профессионалы.

 

О великих педагогах

Самый великий русский педагог — Сорока-Росинский, создатель школы имени Достоевского. Он ставил детей постоянно в обстановку сложного нравственного выбора, создавал сложные коллизии. Она же не просто так была Школа имени Достоевского. Эту аббревиатуру вы всё равно знаете — «Республика ШКИД», гениальная книга, это главный педагогический учебник.

Интересны идеи Корчака, которые привели к крупному педагогическому поражению: он вынужден был уйти из своей школы. Его выгнали его же дети, но потом вернули. То есть он устроил некоторый разгул демократии — но всё равно он гений. Его судьба несколько заслонила его идею. Но Корчак — это бог педагогики ХХ века. И кстати, «Король Матиуш Первый» — это лучшее педагогическое чтение. Я помню в детстве залпом прочёл, я не верил, что есть такая книга. У меня было чувство, что это из меня написано. 

И потом, всякий, кто хочет быть педагогом и вообще здоровым человеком, должен прочесть роман Александра Житинского «Потерянный дом, или Разговоры с милордом». Это главная книга ХХ века, написанная по-русски. Кто её прочел — тот проживёт не зря. А кто не прочёл — прочтёт.

 

О смысле жизни

Ну сейчас я вам так и сказал!

 

Ещё раз о смысле жизни

Смысл жизни — помогать Богу, вносить некоторую толику человечности в бесчеловечный мир, немножко прогревать пространство вокруг себя. Нас поместили в холодильник, мы его протаиваем. Вот и всё. Быть на стороне Господа — смысл жизни. Он нам дал для этого всё необходимое. 

Какой смысл жизни вомбата? Бог создал вомбата, чтобы на него было весело и приятно смотреть. Вомбат — моё любимое животное. Я посмотрю на вомбата — и жить хочется.