«Как я стал завучем сельской школы»
9 октября 2017
Участник программы «Новый учитель» — о трёх попытках работы в школе, обидном прозвище и нежелании носить галстук. Материал опубликован на сайте The Village.
«Приезжайте в пятницу, у меня как раз будет выходной», — говорит Олег Симонян, когда мы просим его об интервью. Мы два часа едем под Звенигород, но не застаём Олега на месте: его срочно вызвали в районное управление образования. С этого сентября Симонян вдобавок к ведению уроков русского, литературы и классному руководству работает завучем Каринской среднеобразовательной школы. Здесь учится чуть больше 200 человек, а в классе одной параллели всего восемь учеников.
В сельской школе Олег начал работать два года назад, с первым набором программы «Новый учитель». Её участники — выпускники ведущих российских вузов, прошедшие отбор, — на два года становятся учителями самых обычных школ в Московском и Калужском регионах, Воронежской и Тамбовской областях. В этом году программа объявила очередной набор. Для молодых учителей проводят тренинги, им доплачивают — стипендия программы составляет 20 тысяч рублей в месяц. По прошествии двух лет можно сменить место работы, а можно остаться в школе, как это сделал Симонян.
Он приезжает с совещания в бирюзовых брюках и модном бомбере. Директор улыбается: «Олег Олегович, вы бы, может, хоть пиджак надели, недавно же купили красивый». Но ему некогда соблюдать дресс-код: через несколько часов вернутся ученики. Они давно просили провести вечер в школе, и администрация решила сделать настоящий праздник. Директор будет устраивать представление, а Олегу Олеговичу надо успеть дать интервью и приготовить бургеры. The Village спросил, как готовить к ЕГЭ, выстраивать доверительные отношения с учениками, реформировать школьное образование и не перегореть.
«Проработал полгода и сбежал»
То, что хочу быть учителем, я решил в девятом классе. И на филфак решил поступать осознанно. В семье ни одного учителя не было: мама всю жизнь экономист, брат — экономист, папа — автослесарь. Знакомые говорили: «Для чего тебе в школу, там же ни зарплаты не будет, ничего». А я искренне верю, что учителем либо рождаются, либо никак. Это точно не та работа, где можно заработать, не то место, куда можно приходить, не имея желания, потому что не выдержишь просто. Ничего выгодного нет, есть только собственный драйв.
Я учился в Ставрополе на филолога-преподавателя. На четвёртом курсе первый раз пошёл в школу — проработал полгода и сбежал. На память о первой школе остался шрам: как-то я вышел в коридор, смотря в журнал, и врезался в девятиклассника. Было плохо, трудно, я похудел на 25 килограммов. После того первого опыта я три года избегал школы, а от запаха крашеных стен у меня до сих пор кружится голова.
Это была сложная школа. Мне сразу дали девятый класс с экзаменами, маячившими в конце года. И не сказать, чтобы за это полагалась суперзарплата — 6 300 рублей, примерно так. В сентябре я пришёл, а в январе вдруг понял: всё, больше не могу работать. Как сейчас помню крики директора: «Я молодых беру, доверяю вам, а вы!» Восемь раз рвали моё заявление об уходе. И дети тогда сложными казались. Это сейчас я понимаю, что все дети примерно одинаковые. А тогда у меня была неверная установка. Я пришёл и думал, что сейчас все меня начнут любить. А они не любят. Ничего не получилось в общем.
Потом я три года работал экономистом в статуправлении. Дослужился до начальника сектора и думал, что всю жизнь буду работать в экономике. Карьеру буду делать, класс. В девять часов приходить, а в восемнадцать вечера уходить, класс. В то время я научился готовить, отучился на курсах парикмахера и параллельно подрабатывал в салоне, стриг людей. Занимался собой, класс. А потом проснулся в январе и понял, что я не туда хожу, трачу жизнь не на то и хочу обратно в школу. Через две недели я пришёл во вторую в своей жизни школу. Помню этот день: зима, темно, парты со стульями, построение детей (а это была кадетская школа)… И вот я сижу и думаю: «Господи, что же я делаю». Было страшно, как в первый раз.
Как сейчас помню крики директора: «Я молодых беру, доверяю вам, а вы!» Восемь раз рвали моё заявление об уходе
«В школе мне дали кличку Адольф»
Во второй раз я уже не ждал, что меня полюбят. В самом начале дал себе установку, что отключаю эмоции, не хочу ничего личного с детьми и не ношу работу домой. Позаботился о собственной эмоциональной безопасности. Но случилось другое: я стал превращаться в строгую училку. Почувствовал, что получаю удовольствие от того, что властвую над детьми. В школе мне дали кличку Адольф. Я держал всех в ежовых рукавицах, ставил требования, которые нужно было неукоснительно выполнять. Вскоре понял, что пора что-то делать, иначе пройдёт еще пару лет и я окончательно закостенею. В то же время случайно узнал о программе «Новый учитель».
Не верил до последнего, что у меня получится, потому что не соответствовал критериям. Это ведь история для учителей без опыта. Но я точно знал, что пора что-то менять. Делать это в Ставрополе, в прежней школе и с прежними коллегами я не мог.
Ни один отбор «Учителя для России» в Москве я не прошёл. Позже объявили донабор в Воронеже, мне сказали: «Хотите — приезжайте». А я-то хотел. Там у меня получилось. На выбор предложили две школы: в Химках и в селе Каринском. Я просто позвонил директору одной из школ.
С Юлией Николаевной мы проговорили два часа. Обо всём: о видении профессии, о том, как преподавать русский язык. Я сразу объяснил, что я филолог, но не литератор. И директор согласилась дать только русский язык, без литературы, хотя такое редко бывает. Обсудили мой сложный характер. Может, я кокетничаю, но мне надо везде поспорить, я ни с чем просто так не соглашаюсь, не люблю дресс-код, мне нужно самовыражение. Мне надо готовить к этому людей, потому что даже в Москве есть школы, которые не хотят брать крашеных блондинов, боятся. Летом так и ответили: возьмём на работу, если перекраситесь. А я делаю что хочу со своими волосами и внешним видом, могу в тунике по колено прийти. И мне важно было, чтобы директор был к этому готов. В общем, после разговора я понял, что всё, ура. В Химкинскую школу даже не стал звонить.
Третий заход
Мой третий заход в школу был ужасен. После летнего института «Учителя для России» я вышел, не получив ни одного ответа, зато было столько вопросов — про себя, про то, как вести себя с детьми. Первый сентябрь был очень тяжёлым, потому что я уже привык как-то преподавать, а тут всё по-новому. Разделился на две половины. Одна — тот же учитель с кличкой Адольф, который привык контролировать всё на свете, другая — с пониманием того, что детям надо давать свободу. И вот расшумелся класс, а во мне борьба двух половин. Одна говорит, что это норма, что сидеть и не двигаться сложно, они же дети. А другая половина: как так, у тебя же урок, ты же учитель, коллеги зайдут, а тут такое. Найти баланс было непросто. И я благодарен программе, что мне стало проще жить с собой.
В первый год поддержка проекта заключается в активном коучинге. Раз в две недели были встречи, на которых мы разбирали, как я ощущаю себя учителем, профессионально и личностно. Я много работал над своим отношением к дисциплине. Я не был готов сказать, что строгая дисциплина — это зло. Но я пришёл в программу точно не для того, чтобы продолжать свои адольфовы штучки. Мне было важно найти ту золотую середину, когда дети, видя тебя в коридоре, не вытягиваются по струнке, но в то же время понимают, что ты учитель и есть рамки.
Ещё была методическая поддержка. Можно было писать во все мессенджеры и задавать любые вопросы суперопытным преподавателям с позитивным опытом в сильных школах. Конечно, стипендии — тоже плюс. Но главное — это чувство сообщества, когда ты можешь без страха делиться, можешь писать кому-то ночью и знаешь, что тебе ответят. Часто этого не хватает в школьных коллективах. Потому что коллегам не расскажешь, что вторую неделю ни один урок не получается: сразу придёт завуч проверять.
Сейчас я снимаю квартиру в соседнем Звенигороде. Машины у меня нет, подвозит кто-то из коллег. Быт меня устраивает. Коллектив поддерживает: кто-то утюгом поделится, кто-то посуду подарит.
Быт меня устраивает. Коллектив поддерживает: кто-то утюгом поделится, кто-то посуду подарит
Отметки, ЕГЭ и нелюбовь к Есенину
Я работаю в Каринском третий год. В первый год вёл русский язык и литературу у пятого и шестого классов. В прошлом году у меня был шестой, седьмой и одиннадцатый классы. А в этом году седьмой, восьмой и новый одиннадцатый.
Я считаю, что не нужно гнаться за академической успеваемостью. Сам я в школе получил золотую медаль, но теперь думаю, что было бы, если бы у меня были тройки всё время, поверил бы я, что оценки — это не важно? Я искренне верю, что дело не в этом. И честно могу сказать, что готов, если нужно, кому-то что-то рисовать. Когда вывожу двойку, родители видят сразу и звонят вечером, спрашивают. А я пытаюсь объяснить, что это просто сигнал, что ребёнок безалаберно отнёсся к заданию. Стараюсь объяснить, что школа — это история не про отметки.
Как по мне, ЕГЭ — это техническая штука. В прошлом году выпускники хорошо русский язык сдали. Не блестяще, но хорошо. Фактически у меня было несколько месяцев, с сентября по май, незнакомые дети, и надо было придумать способ, как их натренировать. Подготовка к экзамену — это просто натаскивание. Шаблонное сочинение на 150 слов — это ужасно, но это реалии. Сейчас у меня есть седьмой класс, который я веду с пятого, и мы с ними потихоньку учимся тому, как работать с правилами, чтобы не надо было их зубрить. Учимся перерабатывать информацию в удобный вид, будь то таблица, сочинение или стихи. И я надеюсь, что в одиннадцатом классе их не нужно будет натаскивать.
Конечно, мы живём в реалиях ЕГЭ, и сильно менять программу под свои нововведения я не могу. Но некоторые такие вещи точно есть. Например, я не люблю читать Есенина с детьми. Так что мы просто делаем обзорный урок. Я решаю, насколько глубоко рассказывать детям про переходность глагола. Думаю, как переходность повлияла на мою жизнь, и решаю, что нужно сократить до одного урока или одного упоминания. Мне может не понравиться учебник, и тогда я просто меняю темы блоками. При этом программа по русскому языку всё равно остаётся стандартной, да и в литературе я точно представляю, какие тексты могу заменить, а какие остаются суперважными.
Класс девочек
Я не любитель классного руководства. Это дополнительная работа, круглосуточная. Надо жить ею. Но сейчас я классный руководитель у 8 «А» — это класс девочек (их параллель разделили по гендеру ещё в пятом классе). Я бы отказался, если бы мы с ними не были на одной волне. А так мы веселимся, обсуждаем розовые волосы и любим готовить. В прошлом году я вёл у них труд: мы шили платья и устраивали показ в сельском Доме культуры.
На уроках я достаточно консервативен, потому что мне так комфортно. И дети точно знают, что урок русского языка — это не классный час. Для этого мне не надо ни строже говорить, ни мимику менять. Лучше мы повеселимся во внеурочное время, а на уроках у нас рабочие отношения. Если дети хотят прийти с вопросами после уроков, я всегда их жду. Нужно сделать вместе домашнюю работу — давайте делать вместе, я готов. Это похоже на семейную историю.
Будучи классным руководителем, я убедился, что родители — такие же люди, как я, и они тоже хотят понимать ситуацию. Нужно просто объяснить, почему так, а не иначе, и что за этим стоит. Я всегда жду родителей в кабинете, отвечаю на звонки. Готов объяснять, почему не задал задание или, наоборот, задал много. Неразрешимых вопросов у меня не было. Но, к сожалению, часто, кроме успешно сданных ЕГЭ и ОГЭ, их ничего не волнует. И их можно понять: бумажка с хорошими баллами — это пропуск в университет.
О компромиссе в ношении галстука
С коллективами, где я работал до этого, у меня были сложные отношения. Я видел учителей, которые готовы выживать из зависти, и коллективы, где делают замечания за форму юбки или брюк. Первые месяцы в школе я молчу и просто наблюдаю. Здесь сначала было то же самое. Я пришёл с грузом, что в коллективе надо сначала найти стукачей, распускателей слухов, а потом работать. Но в этой школе что-то происходит по-другому. Думаю, директор достаточно умело гасит всё на подходе, поэтому если что-то и есть, то тлеет где-то внутри.
Я продолжаю часто спорить, моя позиция часто отличается от других. Есть вещи принципиальные, а есть вещи, через которые я готов переступить. Например, во многих школах стандартная практика, когда на итоговом сочинении учителя находятся где-то рядом. А я не готов кому-то на экзамене помогать. Но в этой школе не было таких конфликтов. Думаю, потому, что школы-участники программы лояльны к изменениям. Ну не готов я галстук носить! При этом, когда праздничная линейка или нужно встретить гостей, я готов надеть и белую рубашку, и галстук. В этом году даже прикупил три пиджака. Это мелочи, но в некоторых школах из таких мелочей умудряются сделать проблему.
Подготовка к экзамену — это просто натаскивание. Шаблонное сочинение на 150 слов — это ужасно, но это реалии
Завуч
Сейчас я учитель русского языка и литературы, классный руководитель 8 «А», завуч по учебно-воспитательной работе и председатель профсоюза. Работу домой я не беру — живу на работе. Я же почему завучем с этого года стал? Мой фокус сместился. Конечно, это прозвучит самонадеянно, но мне кажется, что я уже и так хорошо преподаю. Сейчас я не боюсь перегореть. Я знал, что завуч — это 24/7.
Я просто понаблюдал за тем, что происходит с учителями, как их нагружают бумажками, странными требованиями, которых давно уже нет ни в одном нормативном акте. Рабочие программы — классический пример. Проверки требуют у школ рабочую программу с пояснительной запиской на восемь листов, хотя федеральные стандарты изменились, и теперь там должно быть всего три пункта. В рамках школы программа из трёх пунктов уже прошла на ура. Нужно менять систему дальше.
Профсоюз тоже нужен, для того чтобы понять, как учителя, школа и управление образованием работают. Нужно думать о психологической поддержке учителей. Потому что горячие линии для детей и родителей есть, а для учителей нет. А учитель бывает в ужасе, потому что не знает, что делать.
Но я верю, что могу что-то изменить. А ещё у меня в планах есть директорство. Я хочу свою очень маленькую сельскую школу, чтобы в неё съезжались из окрестных сёл. Но про это ещё надо много думать. Я не хочу ничего знать про трубы и унитазы, а хочу про классно-урочную систему, учебные планы и рабочие программы. Мне нужно обо всём этом говорить, я точно не буду молчать. Я готов навсегда уйти из системы образования, если меня не готовы принять.